– Так вышло, что пока другие в эти месяцы искали работу, меня работа сама нашла, – вспоминает жительница города Слободского Римма Голубева, которая работала в Великую Отечественную на «Красном якоре».
День Победы - 2018 уже не за горами, но до него Римма Алексеевна отметит ещё один праздник – собственное 90-летие. Тем временем её рассказ о военной поре готовится к включению в очередной сборник, который посвящён слобожанам - труженикам тыла. Сборник будет издан Центром имени Булатова, а я по традиции отобрал несколько фрагментов из этого рассказа для газетной публикации.
Праздничное утро, лесотаска…
Был вечер 6 ноября 1941 года, когда отец пришёл с работы с тревожной новостью:
– Эх, «удружила» нам нынче погода – лёд встаёт раньше обычного. А у завода в реке ещё полно неразобранных плотов…
Отец работал на «Красном якоре», который в те годы назывался именно так – фанерным заводом. Я училась в шестом классе и готовилась к празднику: война войной, а 7 ноября была годовщина Октябрьской революции, и в школе намечены торжественные мероприятия. Мне предстояло петь в хоре.
Но оказалось, что директор «Красного якоря» бросил клич: звать на помощь семьи работников, чтобы поднять всю древесину из воды. После недолгого разговора с отцом мама и я согласились: раз такое дело, конечно, мы обе завтра придём на лесотаску.
В 7 утра мы шли на папину работу, ещё не зная, что Москва в эти же минуты готовится к параду, который войдёт в историю. (Гитлеровцы стояли в считанных километрах от города, и советские военные прямо с Красной площади отправлялись на фронт).
«Подумаешь – какой-то год!»
Кто не видел своими глазами – тому не сразу объяснишь, что такое лесотáска. Платформа, а в ней желоба, по которым цепь с захватами тащит брёвна наверх. Цепь движется благодаря мотору. Вот к этому мотору меня и приставили после небольшого ликбеза. Трудовая стихия так меня захватила, что два дня пронеслись незаметно. И оказалось: к субботнему вечеру 8 ноября все плоты были разобраны и по брёвнышку подняты на завод.
За такую успешную вахту «Красный якорь» заплатил богато: на каждого участника выдали увесистую меру гороху, по две коровьих ноги, да и немного денег. С этим добром мы возвращались домой довольнущие: в семье-то, кроме меня, ещё шестеро ребят – у нас и в мирное время продукты не залёживались.
Не успели дома отдышаться, как следом в дверь постучался заводской механик – пришёл к отцу на разговор. На половине разговора я услыхала, что речь-то про меня:
– …ведь твоя Римка соображает получше многих парней. Ты видел, как она управлялась с механизмами? Ей вся пора идти учеником токаря. Получит заводской рабочий паёк – тогда и вам будет полегче.
– А как же школа? – спрашивает отец с большим сомнением.
– Ну да какая беда – один год пропустит, а война закончится, и сядет снова за парту…
Отчего-то все взрослые вокруг были уверены в те месяцы, что быть войне – самое большое до осени 1942-го. Видимо, я тоже поддалась этому настроению. Иду в заводской отдел кадров – и не подумаю, что навсегда расстаюсь с детством и школой.
Наши смены, пайки и привычки
Начались мои будни ученика токаря. Сначала 4-часовые «подростковые» смены. Потом (после 16-и лет) – «юношеские» по 6 часов. Каждый день с 6-и часов утра, с одним выходным-пересменкой в две недели.
«Красный якорь» в те годы относился к оборонному комплексу – нашу фанеру использовали авиастроители. Наверное, поэтому взрослые работники (и мы наравне с ними) получали увеличенную норму хлеба – по 800 граммов в день. На гражданских производствах, напомню, суточный паёк был 600-граммовый.
Перевыполнишь план, так будет и прибавка – дополнительные 200 граммов хлеба и большой омлетный круг каждую неделю. Этот сытный и непривычный для нас продукт был из яичного порошка, который в рамках союзнической помощи поставляла Америка. (Сегодня Америку что ни вспомнят – то ругают, но в 40-х она здорово помогла Советскому Союзу с продовольствием).
Говорят, что раннее начало трудовой жизни огрубляет человека. Но не припомню даже, чтобы кто-то из моих сверстников на заводе матерно выругался, не говоря уж про другие проступки.
Пар из подола
Прошло немного месяцев с начала войны, а на слободской окраине всё больше необычных гостей. Это беженцы с далёких западных рубежей страны – война согнала их с обжитого места. Украинцы, чью речь мы понимали через слово. Прибалты, говорящие на совсем незнакомом языке. Целые семьи – с растерянными стариками, с притихшими детьми.
В Слободском первым делом для их временного размещения поставили два больших шатра (должно быть, военные палатки) – у южного края улицы Новодачной, почитай что под нашими окнами.
Однажды вечером было: сварила мама чугунок овощей, похлопотала возле него и будто спохватилась:
– Ой, надо бы дойти до соседки.
Отец ответил не сразу и в какой-то задумчивости:
– Если все дела сделаны, отчего же не сходить.
Хлопнула дверь в сенях, а отец склонил голову к окну и говорит негромко с улыбкой: «Вот она как к соседке-то ходит. Только пар из подола валит!»
Мы, ребята, мигом к окошку: «Что такое, какой пар?» И точно: из завёрнутого маминого фартука, прихваченного с краёв руками, на холоде струится белый след – тут же тает в воздухе. Не дожидаясь вопроса, папа объяснил:
– А это, ребята, ваша мама сварила картошки да моркови, да и отложила часть себе в передник. Который уж раз так делает, а всё тайком – думает, что я и не замечу…
Оказалось, что мама ходит подкормить беженцев, у кого маленькие ребята – а перед нами, видимо, стесняется. Удивительный урок мы получили в тот вечер: пускай чужие люди, пускай непонятный язык – а одно материнское сердце всё-таки отзовётся на боль другого.
День чьей-то жизни в кармане шинели
Не бывает войны без крови. Повидали этой крови и мы, хотя жили в тылу. Наряду с другими предприятиями, на «Красный якорь» тоже везли партиями испорченную в боях одежду. Наша задача была – разобрать её и отчистить перед починкой. И принимали, и чистили по науке – с соблюдением всех санитарных инструкций. Покуда одежда ехала к нам с передовой, в налипших кровяных сгустках уже заводились личинки насекомых. Сделав в бочке первое отмачивание, все те кровяные коросты с личинками мы отскребали, собирали и закапывали в землю на специально отведённом участке.
Потом была речная стирка и просушка, а там уж за дело брались старшие – ушивали и ставили заплаты.
Проверяя карман изодранной солдатской шинели или ватника, нам случалось находить самодельные деревянные крестики, с продетой в ушко ниткой. Изделия, прямо сказать, немудрёные – видно, что вырезаны наспех в окопных условиях. Но как наткнёшься на такой крестик – будто день чужой жизни проживёшь. Разом представится, как сидит боец в окопе перед боем. Сколько тревог одолевает его, сердечного: о жене и детях, о покинутом доме – да и самому ведь погибать неохота.
…а первой мыслью был – «пожар»
Весна 1945-го не спешила вступать в свои права. После оттепели первых майских дней погода вдруг нахмурилась, и однажды за ночь выпало порядочно снегу – взрослому по щиколотку. Вдобавок тишину этой ночи нарушил заводской гудок «Красного якоря» – он раздался много раньше начала смены (по-моему, было лишь 4 часа утра). Вскочив спросонья, мы делились друг с другом первой мыслью, которая пришла в голову:
– Неужели пожар на производстве?!?!
До проходной неслись бегом, на ходу застёгивая свои пиджаки и пальтишки. Сам директор уже стоял возле проходной, посреди обступившего его народа. По несуетливому виду директора стало ясно, что ничего страшного не происходит. Всех подошедших он приветствовал новостью:
– Вот и закончилась война! Скоро пойдём на площадь.
День, когда слёзы падали на снег
Есть ли у кого в альбоме фото городской площади, сделанное в тот день? Мне не доводилось видеть такой снимок, но память до сих пор хранит детали. Помост-трибуну на скорую руку сколотили у южного края площади (где сегодня супермаркет). Снег ещё не растаял.
Городские руководители с трибуны подробно рассказывали про вклад, который слобожане внесли в Победу – как предприятия работали для фронта, какие подвиги на счету наших земляков. Отчётливо помню, что звучала фамилия Анатолия Косарева – военного разведчика и полного кавалера ордена Славы (после демобилизации он тоже работал на «Красном якоре»).
Следом за этим рассказом прозвучало: «…А теперь давайте помянем и всех погибших, кто ужё не вернётся». И тут случилось то, чего сам выступавший, наверно, не ждал. Женщины, на церковный лад, бухнулись на колени прямо в майский снег – и сколько тут было рыданий… А чему удивляться: у каждого ведь кто-то погиб в родне: не отец или брат, так дядя, или племянник, или ещё какой близкий человек.
Днём закрутились своим чередом праздничные хлопоты. Выдали по случаю праздника паёк на комбинате: по 2 котлеты на работника, да гарнир в банку, и ещё каждому порцию супа в бидончик. То ли потому, что угощение было нежданным, то ли от радости первого мирного дня – но от этой добавки впервые за несколько лет появилось ощущение, что наелись досыта.
Мирная жизнь, заграничное платье
Не сразу отступили голод и надсада военных лет, но молодость брала своё. Мы со сверстницами стали ходить в городской сад, где была танцплощадка и вечерами играл духовой оркестр.
В своём механическом цехе я была на особом счету – одна девчонка посреди мужского коллектива, и с хорошими показателями в работе. За это мне вручили шикарное крепдешиновое платье (тоже союзническое, из США).
Как в 1941-м работа сама меня нашла, так и будущий супруг после войны сам постучался в наш дом. Это был Володя Голубев, работавший до военной службы на «Белке» и с первого класса друживший с Григорием Булатовым (их сблизило то, что оба росли без отца).
А к нам Володю привела вот какая история: вернувшись из армии, он остался без своего угла – его мама умерла, и комната, где они раньше жили, отошла обратно в городской жилищный фонд. Остался парень с тем, в чём со службы приехал – форма да сапоги. Стал искать себе временное пристанище, попросил у моего отца:
– Прописаться бы мне где-то на первое время…
– Прописать-то можно, а только разместить, извини, уж некуда – в доме вон сколько ребят.
– В дом и не прошусь, для спанья пустите хотя бы на сеновал.
Так и оказались мы с Володей на виду друг у друга. После женитьбы ещё несколько лет прожили в родительском доме. А поскольку в комнатах и без нас было тесно, свой первый семейный угол обустроили в чулане, куда по этому случаю провели электричество.
Немного раньше электричества
Уже несколько мирных лет прошло, а строительство жилья в Слободском всё не начиналось. «Не век же в чулане жить», – решили мы с Володей. Отправились попытать счастья в район – в 1953-м переехали в леспромхоз, расположенный в Шестаково. Здесь Володя стал машинистом паровоза, а я работала токарем. Сама набралась опыта, да и леспромхозу хорошо помогла: раньше отсюда за каждой железячкой ездили в район, а теперь я точу детали на месте.
В ту самую пору, когда мы переезжали в Шестаково, сюда вели электричество. Мы ещё застали последние месяцы старозаветного быта – без лампочек, с тихими вечерами при свете керосиновой лампы.
Не обошлось и без курьёза. Не успела я выйти на работу, как коллеги-мужчины при встрече стали подзуживать с азартным прищуром:
– Ну смотри, товарищ токарь Голубева! Тут тебе не город: в выходной все враз пойдём мыться в баню.
Сначала я подумала, что это одна из тех шуток, которыми на селе встречают городского новичка. Но местные знакомые заверили, что здесь и правда, Бог знает с какой давности, сохраняется такой уклад. Как настанет выходной – топится общественная сельская баня. К ней сходятся семьями и так семейно моются, без разделения на мужчин и женщин – целой компанией вокруг своей керосиновой лампы.
Увидев моё смущение, знакомые заверили, что ничего неприличного в таком укладе нет: тусклого света керосинок в банных потёмках хватает разве на то, чтобы разглядеть свой ковшик да шайку (деревянный банный таз). Никаких других подробностей при таком освещении и захочешь – не увидишь. Но зубоскалы-напарники по-свóему оказались правы: мне, городской жительнице, с непривычки всё-таки стало боязно так мыться. На моё счастье, скоро в селе выстроилась новая баня, где начали мыться «по-городскому» – раздельно. До этой поры я обходилась домашним мытьём.
Зато уж сколько было радости от того, что совсем рядом – нетронутая природа, со всей красотой и величием! Она и радует душу, и голодным никого не оставит.
Есть такая важная наука – видеть радость в каждом новом дне
Будет ещё много поворотов в нашей с Володей жизни. Ради квартиры переехали обратно в город – работали на стройке. Двух сыновей вырастили. Вернулись на «Белку» и оттуда ушли на пенсию. Уже несколько лет, как проводила мужа на погост (60 лет и 10 месяцев прожили мы вместе!) Сегодня семья прибывает правнуками… А давно ли, кажется, была юность и та послевоенная танцплощадка в городском саду?
Немного нас осталось из того поколения, что провело войну у станка. Но что усвоено в детстве, того уже не вытравят годы – всё так же радуемся новому дню, всё так же спрашиваем себя: «Чего бы ещё сделать хорошего, пока есть силы?»
Подготовка публикации – Нина Жуйкова
При содействии Натальи Лихачёвой
(Центр патриотического воспитания им. Григория Булатова),
Николая Олисова («Скат-Инфо Плюс»)