Продолжается сбор материала для 5-го сборника, который посвящён слободским труженикам тыла. Эту работу в Слободском ведёт коллектив Центра патриотического воспитания им. Булатова.
Презентация сборника намечена на 7 мая (с 15.00 в Центре им. Булатова на Кирова, 27), а пока избранные фрагменты воспоминаний публикуются на газетных полосах.
Сегодня историю своей жизни рассказывает 87-летняя жительница города Слободского Антонина Алексеевна Огородникова.
Я младшая из семи детей у своих родителей, рождена в деревне Романовцы – это на несколько километров севернее Шестаково, и тоже на берегу Вятки. Помню из рассказов старших, что нашу деревню основали братья Анфилатовы – из той самой семьи, откуда вышел знаменитый сегодня купец Ксенофонт Анфилатов. По всем выкладкам так выходит, что и я через отцовскую линию – родственница этого купца.
В Романовцах мы жили в роскошном дедовом доме – двухэтажном, с хорошей мебелью. По семейному преданию, такое благополучие пошло вот откуда: на торжестве по случаю 100-летия общественного банка Анфилатова, куда дед был приглашён, состоятельные родственники одарили его набором из 4-х золотых рюмочек (в роду Анфилатовых купечествовали многие, могли себе позволить подобную щедрость).
Дед решил не чахнуть над дорогим подарком – продал его, и на вырученные деньги построил этот самый дом, да ещё и на внутреннюю обстановку хватило денег. Роскошь по деревенским меркам была такая небывалая, что местная ребятня даже боялась заходить сюда в гости.
Отец был человек с характером – твёрдо желал всех нас семерых хорошо выучить и вывести в люди. И притом не любил никому в ноги кланяться и просить о помощи – должно быть, играла в нём та самая анфилатовская гордая жилка.
Приведу один пример его своенравия. Это сегодня уже на второго ребёнка государство выделяет пособие, а раньше помощь оказывали семье, начиная как раз с седьмого. И вот когда я появилась на свет, люди стали спрашивать у папы:
– Алексей Михайлович, что ж вы не идёте оформлять свою законную выплату?
А отец, как вспоминали, тряхнёт головой и отвечает:
– Разве мы по государственному заказу детей-то родили? Какая же мне причина, чтобы просить у страны деньги на их содержание?..
Так и не пришёл за пособием!
Всё на свете меняется. Ещё ребёнком я была, когда развеялось прежнее благополучие нашей семьи. Сначала в 1938-м не стало папы, а через три года началась война. Так стало голодно и тяжко в деревне, что к осени 1942-го осталась одно чаяние – не помереть бы голодной смертью. Одна из моих старших сестёр, Татьяна, в ту пору уже перебралась в Слободской и работала на пивзаводе. Не понаслышке мы знали: в городе тыловое житьё, может, и не шибко сытнее, а всё же попроще. Поэтому после тяжёлых раздумий мама собрала меня в дорогу с напутствием:
– Пойди, Тоня, к сестре – так и нам будет легче, и ты не пропадёшь с голоду.
Сходив к соседке, мама заняла горстку муки, да смешала с травой и мякиной – как раз хватило, чтобы испечь мне в дорогу четыре пресных лепёшки. Путь мой лежал до Шестаково побольше 10-и километров, и потом от Шестаково до Слободского ещё примерно 20. В общей сложности дорога получилась той же длины, как если бы я пешком протопала от Слободского до Кирова. И вот к чему я привожу эту арифметику: идя такое расстояние через поля и леса холодной осенью (дело было уже в ноябре), я себе крепко наказала не есть все лепёшки, а принести половину сестре как гостинец. Совсем невелика была – мне шёл одиннадцатый год – но воли хватило: с двумя лепёшками пришла на порог дома, где жила сестра.
Моё переселение оказалось на руку сестре: у неё был маленький ребёнок, и требовалась помощь, чтобы с ним нянчиться. Одновременно я училась – сначала в школе № 2 (здание, где сегодня отдел полиции), затем в школе № 8. Наряду со всеми тыловыми школьниками, участвовала в самых разных хозяйственных работах. Запомнилось теребление льна в колхозе, где норма для нас, учеников начальной школы, составляла 50-55 снопов. А прибежишь затемно домой – будь добр выучи и уроки на завтра: никакой скидки на колхозную занятость мы не получали.
Довелось мне посидеть в ночи и при керосиновой лампе, а в отсутствие керосина и при лучине – как мои предкам в прежние века. Пришла в город с отличным зрением, а к весне 1943-го уже изрядно подпортила глаза. Но жаловаться на судьбу и мысли не было: дыханием войны всю детскую наивность с нас разом сдуло, и даже первоклассник понимал, что где-то на фронте ради нашего будущего миллионы жертвуют жизнью. Какие тут могут быть жалобы и упрёки!
В зиму с 1942-го на 1943-й, если говорить образно, заря будущей Победы ещё только краешком показалась из-за горизонта. Наши войска отстояли Москву, но гитлеровцы рвались к Сталинграду. Целый кулак из армий они собрали, рассчитывая на заветное – переправиться через Волгу, открыть себе путь на Урал. Целый блок стран-союзников здесь воевал заодно с Германией – румынские, венгерские, итальянские формирования. Много их потом, взятых в плен, оказались и в нашей Вятской стороне: выжившие искупали свою вину, работая на лесоповале, а кто не смог оправиться от болезней и ран – тех приютила шиховская земля в морозную зиму 1943-го…
Направляясь утром в школу, мы специально выходили на пару минут пораньше, чтобы сделать крюк и пробежать мимо кинотеатра «Аврора». На фасаде «Авроры» висела огромная карта – «Театр военных действий». Каждый день она обновлялась, показывая последние новости с фронтов. Нет, никто эту карту не перерисовывал, а делали вот что: в роли линии фронта использовали длинную красную ленту, которую работник кинотеатра каждое утро перецеплял куда следует с учётом поступивших сводок. Нагляднее не придумаешь.
Найдём на той карте Москву – радостно: обломал супостат зубы, отброшен от столицы на 200 километров. Найдём Сталинград – тревожно: всё так же стоят захватчики, уцепившись за берег Волги.
Потом глядим в правый верхний угол, поёживаясь на декабрьском морозе в своих «тряпичных» пальтишках. Где-то там, в глубоком тылу, и наш Слободской, где нам сейчас садиться за парты, чтобы своим прилежным учением тоже давать отпор врагу.
Когда учишься с таким отношением, то и на школьное поощрение смотришь словно на боевую награду. Помню, как по итогам 4 класса получала свою похвальную грамоту «За отличную учёбу и примерное поведение». Припомнилось всё тяжёлое: как зимой озябшие пальцы меня не слушались в холодном нетопленом классе, и ровный почерк давался с таким трудом. Как временами мутнело в голове от голода и недосыпа, – а всё же шли к доске и рассказывали заученную тему назубок… Назло всем трудностям получали мы свои грамоты! Надо ли говорить, что для меня этот пожелтевший лист с портретами двух вождей (его можно видеть на иллюстрации на 12-й странице газеты) – главная реликвия военных лет?
Я упомянула про тяжёлый труд подростков в войну, да вам и без меня об этом много рассказывали. Но удивительно то, что после всех трудов ещё оставалось время на полезный досуг – регулярно проходили школьные мероприятия (городские слёты отличников и др.), не прекращали свою работу кружки в Доме пионеров… в каждой мелочи мы находили подтверждение, что у страны есть установка – не лишать нас радости детства, несмотря на военные тяготы.
На каждого школьника взрослые получали хлебный паёк по норме «иждивенца» – это 400 граммов на день (на меня такой паёк выдавали сестре Татьяне). А сверху к нему школа по возможности выдавала ученику на обед ещё 100 граммов хлеба. Взвесьте дома на досуге, много ли это – 100 граммов. Ломтик величиной с ладонь! А мы, бывало, как возьмём его, так переживаний на полчаса:
– Хорошо ли, честно ли мы поступаем, что берём эту добавку? От кого-то ведь взяты эти 100 граммов – если нам выдали, значит, где-то рабочий в цеху или колхозник в поле недополучит…
Дождавшись Победы и окончив в городе пятый класс, я вернулась к маме в деревню. Чтобы одолеть военную разруху, здесь ещё немало пришлось потрудиться и взрослым, и подросткам.
Отчего-то крепко засели в памяти дни, когда мы ребячьей бригадой из 6-8 человек боронили по разнарядке колхозные поля. (Помню, что в моём ведении была лошадь по кличке «Азиатка»).
Поначалу я не могла уловить: в чём отличие наших смен от довоенной поры? Потом поняла: теперь вечером бригадир не приходит нас проверять и принимать работу. Война так всех воспитала, что, видимо, и ему и нам было ясно: хоть в дождь, хоть в потёмках – пока не пробороним всё поле подчистую, домой не уйдём.
Два моих брата, Алексей и Василий, служили на фронте. Но Алексей из-за ранения вернулся домой ещё до того, как закончилась война. Василий, напротив, после Победы на несколько лет остался за границей – продолжил службу в тех частях Советской Армии, которые разместились в странах «социалистического лагеря» (сначала в Румынии, потом в Восточной Германии).
В первый раз Василий приезжал домой на побывку в самом начале 50-х. Другим братьям-сёстрам привёз по одной обновке, а мне так целый ворох – и спортивный костюм, и платье, и плащ, и кое-что из нижнего белья. Вот оно, положение младшего ребёнка в большой семье – сама уже стала взрослой, а близким всё так же хотелось пожалеть меня да побаловать.
Вот моя послевоенная судьба: в конце 1940-х жизнь постепенно вошла в мирную колею, а я окончила школу и поступила в Белохолуницкое педагогическое училище. Получила специальность «учитель начальных классов» и распределение далеко от дома – в Ардашинский совхоз Вожгальского района (был раньше такой отдельный район, его земли впоследствии разделили между Зуевским и Кирово-Чепецким).
Не та была печаль, что распределили далеко от дома. Обескуражили нас тем, что я и ещё несколько выпускниц с моего курса получили направление как «учителя математики»! Поначалу думалось: ошибка канцелярии. Однако начальство, не томя деликатными предисловиями, отчеканило сразу в лоб:
– Штаты начальных школ уже везде укомплектованы. Сейчас острая нехватка математиков и физиков – предмет-то мужской, а мужчин сами знаете сколько с фронта не вернулось. Вот за них, не вернувшихся, вам теперь «воевать» у доски.
– Но как же, – спрашиваем, – «воевать» с теоремами и формулами, когда учились другому?
– Свою школьную программу помните – это первое. На краткосрочные курсы переквалификации отправим вас в Киров – это второе. А какие останутся пробелы – что ж, наверстаете вместе с учениками. Вы, девчонки, тыловое лихо пережили – этих ли трудностей вам теперь бояться?..
Не поспоришь с начальством. Четыре года я преподавала математику в Ардашинской школе, потом окончила кировский педагогический институт – и вернулась в Слободской. Здесь в системе народного образования дошла до руководящих должностей – в разные годы работала завучем и директором. Исполнила папину мечту, став специалистом в своей отрасли – жаль, что сам он не дождался и не увидел…
Кто замерзал, тот знает настоящую радость тёплого дома. Я бедовала в тылу, и потому все прошедшие 74 мирных года не могу нарадоваться, как же хороша жизнь без войны.
И ведь кого ни спроси – все понимают, что в войне нет ничего хорошего. Отчего же столько раз человечество воевало, и в XXI веке конфликты происходят снова? Думаю, что многие заблуждаются, будто на победу врага нужно бросить все силы, а мирный уклад держится как бы «сам собой». Моя же выстраданная правда заключается в том, что сохранение мира – это тоже великий труд, общий для всех людей.
Подготовка публикации – Центр патриотического воспитания им. Булатова
Фото из личного архива А. Огородниковой