Узнать подробнее...

г. Слободской, ул. Володарского, 45

О чём молчал, над чем смеялся «папа в штатском»

Валерий Митрофанович Распопов

Незнакомый человек при встрече мог бы охарактеризовать его облик и манеры как «неприметные», а может быть, «простецкие». И я сам однажды был немало удивлён, узнав, что слобожанин Валерий Распопов больше 20-и лет посвятил службе в органах государственной безопасности.

Так вышло, что траур и праздник самым символическим образом совпали в финальной строке его биографии: в 2017 году Валерий Митрофанович окончил свои земные дни 17 декабря, и в последний путь коллеги провожали его в день 100-летия службы госбезопасности СССР/России.

Когда спустя год с дочерью В. Распопова мы взялись за написание памятного очерка, то оба понимали, что имеем дело с особенной ситуацией: из-за специфики службы даже родственники знали о его рабочих буднях совсем немного. Потому здесь нет рассказов «о засадах и погонях», – однако собраны штрихи к портрету земляка, который умел быть искренним с ближними и остался честным перед лицом самóй истории.

«Активный спортивный болельщик»
«Активный спортивный болельщик» – так с юмором он писал о себе в зрелую пору жизни. Подобно многим землякам, на лыжню папа выходил не ради рекордов, но чтобы после будничных хлопот восстановить силы в лесной тишине.

В 80-х, когда я была школьницей, такое происходило не раз. Обычный вечер в нашей квартире, когда слободские улицы пустеют, а в окнах зажигается свет. Мама занята хозяйственными хлопотами, отец делает пометки в своём блокноте. Я склонилась над книгой в уверенности, что о моём настроении никто не догадывается. Но вдруг папа спрашивает – как бы между делом:

– Почему не расскажешь, Катя, отчего ты сегодня расстроена?

В первый миг, конечно же, станет удивительно: «Ну как он опять догадался, ведь внешне я ничем не выдавала своего огорчения!» А после одного-двух наводящих папиных вопросов становится ясно, что он чувствует даже больше – и чем я расстроена, и какие выводы сделала из своих детских неурядиц. Всё это по самым, казалось бы, несущественным деталям: позе, в которой я устроилась за столом; книге, спонтанно взятой с полки…

Тут уж я капитулировала перед неизбежным: что можно скрывать от отца, если он работает в таком ведомстве. ВЧК, ОГПУ, НКВД – в разные годы его называли по-разному. Когда папа пришёл сюда в 70-х, сокращённое название уже звучало близко к современному – КГБ.

Многое, что укрепилось в общественном сознании вокруг этой службы – всё-таки миф. Однако большое эмоциональное напряжение, подчас круглосуточное – вовсе не вымысел. Даже для подготовленного человека такие нагрузки не проходят даром. Потому уже на пятом десятке некоторые коллеги отца, как говорится в народе, «сверкали лысиной». Отчего же папа избежал этой участи? Когда на дружеских посиделках такой вопрос возникал время от времени, то позволял папе приоткрыть одну из ранних страниц своей биографии (и, по счастью, я находилась рядом):

– А у меня с детства знаете какая профилактика была? Лучше и не придумаешь. Мой родитель Митрофан Александрович, светлая ему память, с юности был человеком самых строгих правил. А добавьте к этому военный опыт (в Великую Отечественную командовал взводом 76-миллиметровых орудий). Да и после войны службу нёс нешуточную – руководил паспортным столом…

Худого не скажу – руки на нас он не поднимал. Но кара за полученную в школе двойку была твёрдо оговорена и неминуема: принёс в дневнике «лебедя» (образное название цифры «2») – обреют налысо без сожаления. Это детскому организму не во вред, зато педагогический эффект обеспечен на месяц вперёд: каждый раз протянешь руку почесать макушку – и вспоминаешь, что проштрафился. Исполняя обещанную экзекуцию, Митрофан Александрович приговаривал: «…А не ровен час, узнаю, что из вас троих кто-то своровал хотя бы мелочь – вот попомните мои слова, отрублю тому палец без разговоров!»

Нас было двое братьев и сестра. К счастью, по этому пункту убедиться в твёрдости отцовского настроя нам не пришлось – в воровстве никого не уличали.

Выдержит папа паузу, обведёт взглядом заинтересованные лица и продолжает свою историю:

– А потом, уже после педагогического института, вышел другой случай: в тот год я, начинающий учитель математики, мог сам за дело прописать «лебедя» нерадивому ученику… но вот обрили-то снова меня)))

1969 год был на дворе, и я по распределению отправился в самую глушь – в посёлок Лытка, что находится на окраине Афанасьевского района, да и всей Вятской земли (до райцентра от Лытки приходилось 1,5 часа трястись на попутке, зато до соседней республики Удмуртии – всего час ходьбы по Глазовскому тракту).

Проходят какие-то месяцы. Получаю, как положено, повестку в армию. Медосмотры, анкеты, собеседования… на призывном пункте в Котельниче всех нас, притихших гавриков, бреют «под ноль». А потом на построении зачитывают приказ: учителям сельских школ нынче объявлена отсрочка. Вот я и вернулся через неделю к своим ученикам со скоблёной макушкой. То-то было потехи сорванцам!

Мы знали (это уже из рассказанного в кругу семьи), что в истории его детства-юности хватает и печальных страниц. Папа родился весной 1947-го, когда страна-победитель жила на моральном подъёме, но крайне тяжело в материальном плане: к послевоенной разрухе добавились последствия засухи 1946-го.

– И голодно было, и хворей от этого голода перенёс немало – а всё же выжил с Божьей помощью, – так он говорил и добавлял для понимания: «Это ведь не красное словцо насчёт Божьей помощи. Родители меня действительно крестили в детстве, когда был совсем плох. Конечно, не на виду у окружающих (не те были времена). Специально ездили в Волково, где и тогда Троицкий храм был действующим».

Уже выйдя на пенсию, папа опубликовал серию статей в местной и областной печати. На первый взгляд, статьи с очень разной тематикой. Тут и будни госбезопасности, и события местной истории за прошедшие сто лет. И – внезапно – судьбы репрессированных земляков (а ведь факт репрессий традиционно ставится в вину работникам его ведомства).

Но читаешь эти истории одну за другой, и становится ясно, что папа писал единый цикл со сквозной мыслью – открыть подлинную историческую правду, очищенную от всего наносного (в том числе от пропагандистских штампов, которые у каждой эпохи были и будут свои). Наверное, поэтому его пригласили и к корректированию книги про Знаменосца Победы Григория Булатова.

Хорошая иллюстрация папиной беспристрастности – его воспоминания о московской командировке 1980-го.

Мне шёл восьмой год, когда в жарком июле 1980-го отец отправился в столицу. В этот раз и намёков не требовалось – его миссия была связана с летней Олимпиадой, интересами которой в том году жил весь Советский Союз.

Не было ещё привычных нам допинговых скандалов, но уже бесповоротно ушла эпоха, когда спорт существовал отдельно от политики. Самым явным и страшным «водоразделом» в этом вопросе стал сентябрь 1972 года – события на мюнхенской Олимпиаде, где террористы из Палестины проникли в Олимпийскую деревню и убили 11 израильских спортсменов. В московском 1980-м опасений добавляла международная напряжённость, связанная с вводом советских военных в Афганистан.

В такой-то непростой обстановке папе довелось обеспечивать безопасность африканских баскетболистов – и, по его собственному признанию, для органов госбезопасности олимпиада тоже стала большим испытанием. Об этом пять лет назад он рассказал в «Слободских курантах» (номер от 8 февраля 2014 г.).

В рассказе честно перечислены и слабые стороны, с которыми советский строй вступал в своё последнее десятилетие: ощутимое отставание в технологиях от западного мира, явное желание «пустить пыль в глаза» иностранным гостям… Однако в этом перечислении нет издёвки, – и весь рассказ дышит спокойным достоинством человека, который профессионально выполнял свою задачу «здесь и сейчас».

По негласной традиции ветеранов его ведомства, на пенсии папа плотно занялся общественной работой. Но вдобавок, к удивлению многих, он вспомнил свою первую специальность (полученную ещё в школе) – и в 1995 году пришёл работать столяром-мебельщиком на местное предприятие. Пройдите и Вы, пользуясь случаем, этот тест на проницательность: смогли бы в момент случайной встречи предположить, что видите перед собой подполковника госбезопасности в отставке?

На работе столяром-мебельщиком

Весной 2014-го, к очередному Дню Победы, папа готовил для «Скат-Инфо» материал о разоблачении Петра Мамчича – украинского карателя, который в 1940-х сотрудничал с гитлеровцами, а в последующие 30 лет скрывался от возмездия в Белохолуницком районе.

Этот сюжет позволил отцу говорить о многом важном и общечеловеческом. Например, о том, что действия конкретных преступников – не повод ставить клеймо на целом народе. Зато щекочущий нервы эпизод (задержание разоблачённого Мамчича) был бескомпромиссно «оставлен за кадром»:

– Ну а что особенного может быть в процедуре задержания? Это, как говорится, дело техники и результат подготовки. В большинстве случаев она проходит буднично, и любителя лихих остросюжетных сцен мы можем только разочаровать её описанием…

На самом ли деле всё обстояло буднично, или папа так высказался, чтобы соблюсти требования секретности? Этот вопрос так вопросом и останется – спросить больше некого.

Давно и не нами сказано, что «разведчик и публичность – при жизни вещи несовместимые». О многих ярких эпизодах папиной биографии я узнавала уже на поминках, а также в последующий за ними год. Могло ли быть иначе с его службой?

Хорошо помнится, что отдельные ведомственные награды он ценил особенно. Когда поправлял орденскую планку на парадном кителе – бывало, скажет про одну из лент: «Там, Катя, знаешь какая была история – впору книгу писать…»

О предыстории некоторых его наград, кроме такой реплики, мне больше ничего не известно.

Дым из печных труб над всей округой, быт без изысков, тихие вечера за шахматами и радио… эта эпоха не вернётся, как не вернуть и людей, сделавших её такой – в чём-то суровой и в чём-то наивной.

Но всегда остаётся возможность рассказать об ушедшем больше правды – так, как папа учил.

Подготовка публикации – Владислав Никонов