Размещая в прошлом номере воспоминания Евгения Харина о слободском «кровавом воскресенье», я был уверен, что мы оба получим свою порцию нападок – за «клевету на советскую действительность». Разумеется, мы её получили. Мой встречный вопрос во всех случаях был – привести хотя бы одну конкретную строчку в публикации, где Евгений Анатольевич сказал неправду. Разумеется, ни одной конкретной строчки мне в ответ не привели (что и требовалось доказать). Может, завтра вы встретите на улице этих же самых негодующих: «Харин клевещет, и Олисов вместе с ним…» Вы знаете, что делать – предложите им уточнить, какой конкретно факт в описании инцидента 6/08/1978 не соответствует действительности.
Но есть и другой круг земляков, которые готовы обсуждать инцидент 6/08/1978 в режиме диалога (даже несмотря на свой почтенный возраст). К ним прислушиваюсь охотно, если только позволяет время. Вот пришла 63-летняя Надежда Черемисинова и говорит:
– А у меня остались очень хорошие впечатления о руководителе того узбекского стройотряда, который упоминается в публикации Евгения Харина…
Я предложил Надежде Михайловне рассказать подробности – и вот что услышал:
«Не подумайте плохого – на родине у меня есть девушка!» – так он говорил, появляясь у наших дверей по воскресеньям – всякий раз утром
…Но сначала расскажу, как судьба привела меня в Слободской. Я росла и воспитывалась без родителей – в кировском интернате № 3. Здесь у меня была подружка – тоже по имени Надя. Вдвоём в начале 70-х мы поступили в училище № 22 в городе Слободском, где готовили работников фанерного производства. Оно находилось на проспекте Гагарина, 25 (в этом здании сейчас находятся начальные классы школы № 14). Курс обучения был годичный, притом совмещённый с производственной практикой.
В Слободском нас двоих поселили в одной комнате общежития на Бабушкина, 7. Комната была трёхместной, и нашей соседкой стала девушка из Уржума. Стали мы спрашивать её имя – оказалась, тоже Надя! (Её девичья фамилия – Соловьёва).
Хотя мы все были одного возраста, но Надя Соловьёва стала негласным лидером – наверно, благодаря своей серьёзности (школу окончила на «4» и «5», обо всём рассуждала по-взрослому).
Летом 1978 года, о котором говорится в воспоминаниях Евгения Харина, мы уже полностью влились в коллектив «Красного якоря». Я работала во 2-м (лущильном) цехе, а две мои подружки – в 6-м цехе на сортировке шпона.
Плановая рабочая неделя была пятидневной – с понедельника по пятницу, а в субботу по желанию можно было выйти «подкалымить» (по желанию и за двойную оплату). Я охотно бралась за субботние подработки, и моя зарплата бригадира доходила до 300 рублей в месяц – очень хороший заработок по тем временам.
Однажды в июле 1978 года мы вдруг узнали, что у нашей соседки Нади Соловьёвой появился в городе знакомый молодой человек. Что интересно – не местный, а приезжий из далёкой южной республики. Но и сама Надя, а впоследствии и её приятель заверили нас:
– Об ухаживаниях речи нет – мы просто друзья на то недолгое время, что оказались в одном городе…
Приезжий этот, как вскоре выяснилось – командир стройотряда из Узбекистана, который прибыл в Слободской для участия в реконструкции завода ЖБИ. (Там, при заводе ЖБИ, их и разместили в общежитии).
Помню, что в общении звучала его фамилия – «Турдыев», а также учёное звание «доцент». Если сравнивать с воспоминаниями слобожан про 6 августа 1978 года – получается, это и есть тот самый Турдыев, который был в гуще событий и потом угодил за решётку.
Но я не участвовала в том переполохе, не видела его своими глазами. А могу рассказать только то, чему сама была свидетелем. К нам в гости этот молодой человек заглядывал обычно в воскресенье, в 10 часов утра. Сам каждый раз подчёркивал: «Надежда, я ведь не ухажёр, так чего нам парой гулять? Зови и своих подруг!» (Это значит – меня и другую Надю). Так вместе, втроём-вчетвером, мы шли гулять по городу.
Надя Соловьёва, пускай и была неместная, к этой поре уже хорошо изучила историю Слободского. Много интересного могла рассказать про старые здания, про знаменитых людей. Как потом оказалось, по этой причине они и познакомились на улице – Турдыев искал человека, который бы помог ему лучше узнать город. И когда в проводники ему вызвалась красивая девушка – отказываться не стал. Тем более в лице и облике Нади проглядывалось что-то восточное (она была из марийской семьи) – может, и этим вызвала отклик в сердце приезжего. Но видно было, что сам он переживал из-за возникшей двусмысленности. Поэтому при случае всегда говорил:
– Дома на родине у меня есть девушка, сейчас она учится в институте. Здесь мне быть недолго, поэтому ищу простой человеческой дружбы, и ничего другого.
Показывал нам фотографию своей избранницы – в их национальном костюме, в ярких женских шароварах.
Так и вышло: всё наше общение происходило днём – на глазах у многих людей. (Вечером на танцы мы не ходили). Гуляли иногда по городу, слушая Надин рассказ про местные достопримечательности. Или шли в парк на качели. Самая дальняя точка наших прогулок – Заречный парк (он тоже в ту пору был благоустроен и не пустовал).
Нам, девушкам, было тогда по 23 года. Турдыев постарше – на вид мне казалось, что ему от 25 до 27 лет. Невысокий, чуть полноватый, симпатичный. А главное – очень спокойный в общении. Большое значение придавал образованности – помню, как однажды показал нам свою золотую медаль (окончил школу с отличием и очень этим дорожил).
Никому из нас и в голову не приходило, что в Слободском его будут вспоминать как «зачинщика беспорядков». У Турдыева и его земляков я ни разу не видела но поясе ножа или другого оружия (о чём говорилось в предыдущих публикациях). Не помню, чтобы на моих глазах они позволили себе какую-то грубость. Скажу больше – я даже жалоб на их поведение ни от кого не слышала.
Хотя прошло уже немало лет с того времени, но думаю, я не одна сегодня, кто помнит то лето и наши совместные прогулки. Очевидцы могут и упрекнуть меня:
– Как же ты утверждаешь, что Турдыев не ухаживал за Надей, если, бывало, он и с цветами приходил утром к общежитию?
Ну вот, видимо, такие жесты в традиции его народа...
...Я вам и больше могу сказать (а к чему скрывать, если это правда): по местным меркам, действительно этот доцент не скупился на знаки внимания. Наде вручит букет – тут же и нам шоколадку: «Угощайтесь, красавицы». И пару раз приглашал нас всех в ресторан «Север» (был такой в центре города – на втором этаже здания, где сегодня магазин «Александровский»). Конечно, никаких пиров там мы не закатывали, заказывали обычно мороженое. Всё упомянутое было по тем временам сравнительно недорогим, и вполне молодой специалист мог себе такое позволить, – расточительства тут не было.
А вот чего себе Турдыев не позволял, так это намёков, чтобы где-то уединиться – к себе в общежитие никогда не приглашал.
У меня в памяти ясно сохранилось то утро, когда состоялась последняя встреча Нади Соловьёвой и её необычного приятеля. Мы – все три Надежды – ещё сидели у себя в комнате, когда сообщили, что на вахте её кто-то дожидается. Надя ушла вниз и вернулась через недолгое время – в каком-то удивлении и даже смущении. Показала прощальный подарок – красивый кулон. Передала нам слова Турдыева:
– Готовлюсь к отъезду. Как условились, не буду оставлять тебе свой адрес, и сам не планирую писать.
Быть может, по современным меркам как-то странно выглядит эта недолгая дружба. Но нам в ту пору казалось, что происходит обычное дело – разве молодой человек и девушка не могут просто дружить, если довелось случайно познакомиться?
Поскольку мы знали Турдыева только с лучших сторон – надо ли уточнять, что новость о его печальной судьбе отозвалась болью в сердце? (Судя по публикациям, его приговорили к 4-м годам лишения свободы, и там в заключении он погиб).
В пересказах звучит версия, что «на зоне» его убили в ходе каких-то внутренних разборок. Как можно сейчас проверить эту версию, я не представляю. Но есть интуитивное ощущение, что при его характере это маловероятная история. Быть может, он так тяжело переживал излом своей судьбы, что в итоге свёл счёты с жизнью? (А «конфликт между заключёнными» – легенда, с помощью которой администрация учреждения скрыла это ЧП)?
…Даже спустя 40 лет вспоминается, как на очередной прогулке наш знакомый говорил с искренним восхищением: «Небольшой у вас город, а какой развитый – сколько здесь предприятий!»
Вот, пожалуй, и всё, что я могу рассказать об этом человеке на правах очевидца. Конечно, мне доводилось слышать про ту стычку русских с узбеками, которая 6 августа 1978 года привела к беспорядкам на слободской окраине. Но этот конфликт происходил уже не на моих глазах. Обидно, если он разгорелся из-за какой-то случайности – например, из-за обидного слова, которое стало для кого-то «последней каплей»…
Так завершился рассказ Надежды Михайловны, оставив меня с рядом новых вопросов. Например: был ли день, когда Надя Соловьёва получила в подарок кулон, тем самым воскресеньем 6 августа, когда после обеда «что-то пошло не так» и вылилось в массовые беспорядки?
Эти новые вопросы я не сбрасываю со счетов – может, найдутся очевидцы, которые прольют ещё больше света на историю инцидента 6/08/1978?
Сейчас меня могут спросить: не смущает ли меня, что воспоминания Н. Черемисиновой как-то противоречат опубликованному в прошлом номере сюжету Е. Харина?
Но мой встречный вопрос: где тут, собственно, противоречия? Будто мы в быту не видим примеров, что один и тот же человек – в семейном кругу «белый и пушистый», а в ходе какого-нибудь бизнес-спора за минуту превращается в «братка из 90-х»?
Думаю, что истории Е. Харина и Н. Черемисиновой всего лишь позволили нам увидеть две грани одной правды. Такова наша история и наша жизнь – линейкой их не измеришь, и в одну формулу не уместишь.
Подготовка публикации – Николай Олисов