О том, как в войну достигались 200- и 300-процентные нормы выработки на меховой фабрике «Белка», вспоминает 90-летняя Клавдия Владимировна Баева. Это ещё один сюжет, который подготовлен для 4-го сборника, рассказывающего о слободских тружениках тыла (по сложившейся традиции, его изданием занят коллектив Центра им. Булатова).
Ветераны её возраста не гонятся за красотой слога, и я часто ловлю себя на мысли, что их истории звучат как северные саги тысячелетней давности – о самых великих и сложных моментах жизни они говорят спокойно и просто, не стараясь ничего приукрасить (или навязать читателю своё мнение).
Согласно редакционной практике, для газетной публикации я выбрал несколько ярких эпизодов из рассказа Клавдии Владимировны, которая встретила войну 13-летней.
В августе 1927-го мама родила меня в доме своих родителей-крестьян в деревне Фаришонки (на полпути между Денисовыми и Шестаково). Здесь я росла до 5-и лет под опекой бабушки и деда. Мама в конце 20-х уехала искать лучшей доли в Слободской. Здесь, будучи инвалидом детства, она поступила на работу в дом инвалидов «Маяк».
В «Маяке» мамины собратья по несчастью жили и работали – шили из отходов меховой «Белки» тёплые жилеты.
Мне было 5 лет, когда мама перевезла меня в Слободской и устроила в детский сад. А вот жилья своего в ту пору не было – квартировали где придётся. Сегодня ночуешь на одной кухне, завтра другие люди пустят в какой-нибудь угол.
Годы идут своим чередом: в 7 лет я села за парту в школе № 2 – она была в здании на улице Володарского, где сейчас находится полиция. Здесь я окончила начальную школу, а потом перешла в 7-ю школу (тогда она носила имя учёного Климента Тимирязева и находилась в здании, где сегодня гимназия).
Маме посчастливилось сойтись с работником пекарни (его звали Аполлон Лукиных), которого я без понуждения стала звать папой. Добра и заботы от него видела столько, сколько не всякая дочь получала при родном отце.
На территории пекарни стояло неказистое строение – заброшенная деревянная баня. Аполлон Васильевич сходил с просьбой к своему начальству, и директор «благословил» нам баню под временное жильё.
Аполлон Васильевич был из тех редких людей, в которых порядочность и лёгкий нрав сочетаются ещё и с любовью к мастерству. Взяв ящичек с инструментом, день по дню после работы он обустраивал наше необычное жилище. Скоро в большом помещении, где раньше люди мылись, получилась уютная комната, а в бывшем предбаннике мы разместили маленькую кухню.
Осваиваясь на новом месте, мы радовались своему углу и верили, что всё в жизни потихоньку наладится. Тут-то и началась война. В первый же день Аполлону Васильевичу вручили повестку. На войне он не прожил и месяца: 12 июля 1941 года нам пришла похоронка – «геройски погиб, защищая город Ленинград».
Военные лишения не добавляли маме здоровья. Всё чаще я ходила в аптеку, чтобы набрать для неё лекарств. Особенный уклад этого учреждения очень мне нравился: какие тут порядок и чистота, и даже запах микстур успокаивает!
Сотрудницы аптеки только усиливали это впечатление: как на подбор, все были очень вежливые, с приятным голосом – и в сияющих белизной халатах. Однажды, набравшись смелости, я спросила: где нужно учиться, чтобы стать таким же специалистом?
Отложив в сторону склянки и тюрички с порошками, женщина заговорила со мной на равных – как взрослый со взрослым. Объяснила, что есть медицинский техникум в городе Советске, а её профессия называется – «фармацевт». Сказала, что путь до Советска неблизкий (побольше 150 километров) и добираться туда девочке пешком нечего и думать. Посоветовала идти в Киров и там садиться на поезд, который движется в юго-западном направлении.
Своими планами я поделилась с мамой. Утирая непрошеную слезу, она согласилась: «Конечно, попробуй, Клава. Может, благодаря учёбе ты увидишь другую жизнь, какая мне не довелась…»
По этому случаю начались недолгие хлопоты на дорожку. Мама вместе со своей сестрой (моей крёстной) сшила мне из старой юбки дорожную сумку, куда положили две варёные картофелины и два суточных пайка хлеба, какие давали по карточке – по 400 граммов каждый. С этим запасом (и с пожеланием успеха и счастья) меня проводили до городской окраины – до Кировского тракта.
Дорога из Слободского в Киров была тогда совсем не то, что сейчас – простой грунтовый тракт, петлявший между деревень, колхозных полей и перелесков. Иду в ту сторону, куда показали, а у самой на душе тревога: верно ли я запомнила направление, не завернула ли ненароком совсем в другую сторону?
Села перевести дух и вижу – нагоняет меня такая же девчушка, и даже её рукодельная сумка как будто одного фасона с моей. Посреди безлюдья мы поневоле заговорили – идти вдвоём всё-таки веселее. Надя (так звали попутчицу) оказалась старше меня на год. И вот чудеса: на вопрос о цели своего путешествия она назвала тот же самый медицинский техникум в Советске! В ознаменование такого удачного знакомства Надя угостила меня своим дорожным припасом – ломтём хлеба домашней деревенской выпечки. Хлеб, конечно, был печён по рецепту военного времени (то есть мука в нём была напополам с травой) – однако он показался мне вкуснее нашего городского.
В Кирове столько встречного народу, что не дадут заблудиться. По подсказкам мы быстро дошли до железнодорожного вокзала. Здесь ожидающих было видимо-невидимо! Поняли, что когда придёт поезд, зевать будет некогда. Стоило паровозу задымить в отдалении, как вся толпа подалась к рельсам, и моё сердце сжалось от предчувствия: ох ототрут сердитые взрослые, не оставят места даже в тамбуре… А вышло так, как никто не ожидал. Подошедшие люди в форме со всей суровостью осадили разношёрстный народ:
– Военный эшелон! Гражданским доступа нет!
Вереницы мужчин в ношеных шинелях и гимнастёрках без мешканья занимали вагоны. Меж гражданскими прошёл шепоток, из которого и мы поняли происходящее: «Солдаты после госпиталя. Подлечили свои раны и опять, милые, на фронт». Жалко нам тех солдат, да и своя участь всё больше заботит: когда-то получится уехать?
Переночевали на вокзале. Утром подошла женщина и спрашивает: вы чего, девочки, второй день у перрона мыкаетесь? Услышала про Советск и говорит:
– Ну так вам вся пора идти на пристань – Советск тоже стоит на Вятке, только ниже по течению. На вокзале-то можно и неделю прождать без толку: столько госпиталей в округе, всё везут и везут военных на запад после выздоровления.
Идём с Надей, благодарим судьбу: вот ведь мир не без добрых людей! А только на пристани история повторилась, с той единственной разницей, что вместо поезда был пароход. Снова напирающая толпа тылового народу, и снова грозные окрики военных: «Сторонись! Военный рейс…»
Подходил к концу наш второй день в Кирове (это было, отчётливо помню, 23 июня 1942 года). Опять стемнело. Послушав ещё сетований окружающих, мы поняли, что никаких гарантий нет: можно и на пристани неделю «куковать» – и никуда не уехать. Надя на правах старшей рассудила:
– Пойдём-ка, Клава, по домам. Наверно, не в свой час мы собрались учиться.
Поправили опустевшие сумки да скорей обратной дорогой – дома ждут дела, надо работать и помогать своим родным.
Ускользнула моя мечта, но жизнь на этом не закончилась. В Слободском я пришла в школу ФЗУ при меховой «Белке». Оказалась в той самой группе шапочников, где учился будущий директор фабрики Николай Квакин! Быстро пролетели 8 месяцев учёбы, и вот уже меня приняли на «Белку» в шапочный цех. Как бы я удивилась тогда, узнав, что отсюда и на пенсию выйду! Но пока о пенсии думать было рано: идёт война, поэтому первая мысль у каждого в цехе – «Чем помочь фронту»?
Чтобы не выполнить за смену положенную норму – об том не было и речи. Но вот пошло небывалое: появились энтузиасты, которые стали выдавать по две, а потом и три нормы за смену. Делалось это под лозунгами, которые сегодня могут показаться наивными – а тогда они наполняли наши будни огромным смыслом:
– Раз брат ушёл на фронт – значит, с завтрашнего дня работаю за себя и за него: даю 200 % выработки! Отец ушел воевать по повестке? Торжественно обещаю: «Теперь любую смену работаю за троих – первую норму даю за себя, вторую за брата, а третью за отца».
У начальства, конечно, не было никаких возражений против такой философии. Теперь и сами, поощряя энтузиаста, они стали использовать образ «труженика-бойца»:
– Кто выполняет одну норму – тот честный тыловой работник. Ну, а если ты за смену ударно выдал три нормы на-гора – это, считай, как снаряд выпустил в сторону врага!
И точно. Есть даже определённое внешнее сходство. Как в пылу сражения заряжающий артиллерийского расчёта движется без устали, подавая в орудие снаряд за снарядом – так и меховщик повторяет свою операцию раз за разом, и его движения доведены до автоматизма.
То, что поначалу выглядело как показной и разовый «рекорд», скоро вошло в общий обиход. Появились на фабрике целые «Фронтовые бригады» – такого звания удостаивали бригаду, где все работники выполняют не меньше 300 % нормы выработки. Первой на «Белке» это звание получила бригада Зинаиды Просвирниной (в скорняжном цехе).
Сегодня много проклинающих имя Сталина. Но есть и такие (даже среди молодёжи), кто считает его великим руководителем и полководцем. Каждая сторона, защищая свою точку зрения, ссылается на сотни книг и документов. Поскольку я была всего лишь простым работником далеко от Москвы, то, конечно, лично не могла убедиться – что правда и что вымысел в этих спорах о Генералиссимусе. Помню одно – что нечастые выступления Сталина по радио оставляли очень сильное впечатление у меня и окружающих, поскольку он умел говорить о важных вещах простыми словами. Велика была вера этим словам!
Близится 100-летие комсомола, и нам – свидетелям той эпохи – предлагают рассказать особо о комсомольской работе. Думаю, что если заостряться на этой теме особо, то получится отдельный рассказ, если не книга. Ведь многие инициативы, за которые мы брались в свободное время, исходили именно от комсомола. Ох сколько тут было всего! Самостоятельная заготовка дров для производства. Уход за ранеными бойцами в госпиталях. Воскресники, где мы помогали семьям мобилизованных. Сбор денег на танковую колонну «Кировский комсомолец». Сезонная помощь колхозам. Изготовление подарков для фронта (вязаные тёплые носки, вышитые кисеты и т.д.). Организация платных концертов – как бы сейчас сказали, благотворительных – от которых сбор поступал на содержание детского дома для сирот фабричных рабочих…
Как начнёшь перебирать в памяти – диву даёшься: когда мы всё это успевали, после наших 12-часовых смен? И ещё другому не перестаю удивляться после всех прошедших лет: трудились мы тяжко, недоедали, зимой одевались как придётся (а ведь и в мороз ходили на заготовку дров)… однако простуды в ту пору были исключительной редкостью. Не это ли подтверждение, что моральный настрой придаёт какие-то дополнительные силы и организму человека?..
Сменяли друг друга этапы рабочей биографии: в 1943-м году я вступила в комсомол, а десять лет спустя в КППС. В 1965-м окончила механико-технологический техникум – стала мастером. Не бегала от общественной нагрузки: руководила партийной организацией в цехе, и три созыва (6 лет) была депутатом горсовета – то есть, по-современному, городской Думы. В числе моих наград – орден «Знак Почёта» за доблестный труд.
Год прошёл, и опять скоро 9 мая. Каждому бы в ноги поклониться, кто ценой своей жизни избавил Отечество от врага. Но избавителей тех – миллионы, о некоторых только и знаем, что имя-фамилия да «пропал без вести». У каждого где-то остались родители, у многих супруги с детишками. Не придумано такой меры, чтобы оценить величие их подвига. Я вас прошу не о многом: не забывайте, чем они пожертвовали – может, тогда и нам прибудет в жизни счастья.
Публикация подготовлена при содействии
дочери героини рассказа – Татьяны Салтыковой (г. Киров)
Редактирование – Наталья Лихачёва (Центр им. Булатова),
Геннадий Шабалин («Скат-Инфо Плюс»)