– Многих моих сверстников (1925 года рождения) за время войны призвали в армию. А деревенские наши семьи в ту пору были многодетные, и даже на примере отдельной семьи было видно, как страшно косит людей война: уйдут на фронт из дома семеро, а вернутся хорошо если двое-трое.
Однажды и мне вручили повестку: «явиться в военкомат к 8.00». Прихожу, а там как глянули – только рукой махнули: ступай, свободна… Худая, маленького роста – совсем ребёнком я казалась по сравнению с одногодками. Какой из меня красноармеец?
Это фрагмент воспоминаний Нины Дмитриевны Кузнецовой – 93-летней слобожанки, которая 46 лет трудилась на меховой фабрике «Белка».
И хотя на фронт её не отправили, но награда с хрестоматийным сталинским профилем есть и у неё – это медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне».
Полтора месяца осталось до 73-летия Великой Победы. В Центре имени Булатова в Слободском к этой дате готовят уже 4-й сборник, посвящённый нашим труженикам тыла. В него войдёт и рассказ Н. Кузнецовой, из которого для газетной публикации я выбрал несколько фрагментов.
Я родом из деревни Максимовцы, которая находилась в Черепахинском сельсовете. Был такой к востоку от Слободского – на Ильинской земле. Сейчас уж не найдёшь на карте ни Максимовцев, ни Черепах – сколько деревень сгубило послевоенное укрупнение колхозов!
После 4-го класса я распрощалась со школой. Не подумайте плохого – не из-за лени так вышло, а просто некогда стало учиться. Семья росла (семь братьев и сестёр у меня было), и родителям требовалась помощь по хозяйству.
Постепенно младшие сёстры-братья заменили меня в домашней работе, и тогда я стала городской жительницей – в 15 лет через меховую фабрику «Белка» пришла в школу ФЗУ (фабрично-заводского ученичества). Здесь за один год нас выучили шить рукавицы-шýбенки из зайца-беляка и тёплые жилеты.
В городе мы на двоих с сестрой снимали комнату на улице Володарского. Тут-то и застала нас весть о начале войны. Как только её объявили по радио, секунды не прошло – через открытое окно с улицы послышался женский плач и печальные крики.
Далеко был фронт, и артиллерийской канонады мы не слыхали, а всё же дыхание войны ощущалось остро. И речь не только о каждодневном голоде. Привезут, бывало, с передовой на фабрику партию порченых шапок. Перед починкой полагалось их стирать в бане, которая находилась на рабочем посёлке. Иную шапку только окунёшь в воду – широко разбегается кровавый след. Невольно тут выступят слёзы из глаз, но и сквозь слёзы я не прекращала работу – армии надо помогать, а от моих слёз какая бойцам польза?
Рабочий день на «Белке» длился 12 часов (с 6.00 до 18.00). Прямо в цехе наскоро обедали. Выходной был один – воскресенье, но и тут ждали десятки дел, от шефства над госпиталем до помощи колхозу. Подшефный фабрике госпиталь размещался в здании, где сегодня Лицей № 9.
Зимой приходишь в цех к началу смены – а там холодина такая, что пар идёт изо рта. В такой температуре меховщику много не наработать – не слушаются озябшие руки. Значит, первым делом надо растопить железную дровяную печку. Пока одни раздувают огонь и шуруют в печи кочергой, кто-то развернул свежую газету – вслух читает новости с фронта. Вот уже и Вязьма снова наша. Всё дальше на запад гоним врага!
Откуда в цехе брались дрова? С Каринского перевоза. Если прежняя партия дров на исходе, утром мастер делит бригаду надвое: одни остаются шить-кроить, а другие
с верёвкой уходят по льду за Вятку. В отсутствие телеги и саней верёвка и была нашим «грузовиком» – обвязав ею стопку дров, волоком тянули мы их по снеговому насту, через реку и вверх на берег. И так несколько рейсов за смену. А наши товарищи в цехе той порой кроят и шьют особенные носки и чулки из меха – их надевают под сапоги военные лётчики. У лётчика-то в кабине нет тёплой печки, а мучиться ему от мороза во время ратной службы – совсем не дело.
Тяжёлые и опасные затеи предпринимались, чтобы добыть лишний кусок хлеба. Мои сестра Мила и брат Валентин, собравшись компанией с соседями, ходили на железнодорожную станцию в Зуевку – там была возможность обменять разный хозяйственный припас на продукты (допустим, отрез ситца на куль муки). А ведь такой переход – это побольше 60 км в одну сторону, да по нашему-то лесному краю! Чего стоила одна только волчья напáсть. (Люди с охотничьим опытом большей частью ушли воевать, и волки в те годы расплодились и осмелели в окрестных лесах). А в людных местах – на вокзалах да перепутьях – шастали свои «волки». Это была разного рода шпана, уголовники, которые даже в войну не пожелали менять своё ремесло. Подкараулят человека послабее, который зазевался и отстал от большой компании – оберут его без жалости.
«Обманщиками», если так можно выразиться, были и мы сами: днём и ночью думали, как исхитриться и обмануть голод. Только настанет май – хорошим подспорьем становились местные травы. Молодая крапива и щавель (или, говоря местным языком, «кисленка»). Пестики – молодые проростки полевого хвоща.
Даже сорная лебеда шла в дело – если её запарить в кипятке, травяная горечь уходит, и полученную массу можно добавлять в тесто для лепёшек. (Муку-то считали горстями и экономили как могли).
Получив на фабрике свой хлебный паёк, мы с сестрой делили его надвое. Одну часть съедали, а вторую уносили на квартиру и хранили до выходных. Всё ради того, чтобы в выходной прийти к родным в деревню не с пустыми руками. Утерев рукавом скупую крестьянскую слезу, мама возьмёт с шестка нож и делит меж подрастающими братьями и сёстрами наш хлебный гостинец.
Сильна была наша сознательность – даже голод с ней не мог совладать. Помнится лишь один печальный случай, когда мой растущий организм не справился с искушением. В тот день мама вручила мне ведёрко и говорит:
– Сбегай до города – купи на пивзаводе «дробинки».
«Дробинкой» зовётся сырьё, которое остаётся от ячменных зёрен после выработки пивного сусла. В сытое мирное время этот продукт подмешивали в корм скоту. В войну и люди ели его в охотку. (Тем более, как говорят учёные, для здоровья он действительно полезен).
Несколько километров – для деревенской девчонки не расстояние, и вот уж я топаю обратно с покупкой. Гляжу на ту «дробинку» и сама себя уговариваю: «Ну что такое одна горсть, если взять её из целого-то ведёрка?»
Сжевала я эту первую горсть, а внутренний голос не унимается – дальше играет со мной в свою игру: «Разве кто увидит разницу, одна горсть убыла или две?» А путь впереди вьётся длинный... Приближаясь к дому, я с ужасом осознала, что ведёрко опустело больше чем наполовину. Словами не передать, как стыдно мне было явиться на пороге дома с такой ношей! Но мама не сильно ругала – уж, видно, своим чутьём видела, что я так поступила не от испорченности своей, а голод да юношеский разум сыграли со мной злую шутку…
Наверно, ближе всего к смерти я оказалась в тот месяц, когда с группой других меховщиц была командирована на лесосплав. Сопровождая плоты на реке Летке, мы вели их вниз – к слиянию с Вяткой. В один из таких рейсов моя нога соскользнула с бревна, и я очутилась в бурном течении, не умея толком плавать. На моё счастье, рядом стояла подруга Зоя Колпащикова. Стремительным и верным движением она выхватила меня из воды, как кошка выхватывает рыбу. Если бы не её ловкость – не сидела бы я сейчас здесь, не рассказывала вам про прежние годы.
Ещё много всего ждало нас впереди. Будет снежная и пасмурная среда 9 мая 1945 года – день, когда вместе с тысячами земляков я стала участницей митинга на городской площади. В эти часы под слободской колокольней море ликования встретилось с морем слёз: каждому из нас было кого оплакивать…
Будут тяготы послевоенных лет, когда ради восстановления государственной экономики так много спрашивали с крестьянина – и денежный налог, и норму сдачи натуральных продуктов (шерсть, яйца, молоко).
О многом мечталось в ту пору. Но чего я не видела и в самых смелых мечтах – что сумею шагнуть в следующий век, что от Дня Победы меня будет отделять срок большой человеческой жизни – 73 года.
Подготовка публикации – Наталья Лихачёва,
Центр патриотического воспитания им. Булатова,
Геннадий Шабалин, «Скат-Инфо Плюс»
Современное фото – Наталья Лихачёва
Архивные фото предоставлены
героиней публикации