Узнать подробнее...

г. Слободской, ул. Володарского, 45

И каждая должность взывала к заботе о людях

…а было тех должностей побольше десятка: от понятной каждому «начальник пионерлагеря» до туманного для молодёжи XXI века «заведующий общим отделом горкома ВЛКСМ».

И хотя её судьба во многом типична для слобожан из того поколения, что зовётся «дети войны» – но мало у кого трудовая биография сложилась в такое пёстрое полотно из комсомольской, производственной, профсоюзной и партийной работы.

В преддверии юбилея Валентины Зосимовны Шишаевой (22 февраля ей предстоит отметить 85-летие) я читал её воспоминания о прежних годах и отобрал для читателя ряд эпизодов, в которых ощущается дух ушедшей эпохи.

valentina zosimovna shishaeva

С вёдрами – в гору

Официально моя трудовая биография началась в 1948 году – 8 марта (тогда это был ещё рабочий день). Мне только что исполнилось 15, и я, не дожидаясь окончания 7-го школьного класса, поступила в школу ФЗУ при меховой фабрике «Белка».

ФЗУ (фабрично-заводское ученичество) было системой, которая позволяла в юном возрасте получить конкретную рабочую квалификацию. Для послевоенной поры, когда не хватало трудовых рук, такая система была очень кстати.

Однако работы и подработки стали частью моей жизни ещё в начале войны. Тут сама жизнь не оставила выбора: весной 1942-го умер отец, и мама осталась с шестью детьми на руках (в возрасте от подростка до младенца).

Окончив 1-й класс, летом я взялась нянчиться с сыном соседки. Занятость выходила попутная, ведь одновременно я нянчила своих брата и сестру. После 2-го класса нашлась такая же работа – у нашей родственницы, которая жила на Демьянке, на Новодачной улице. А после 3-го я «пошла в работники» в семью эвакуированных специалистов, которые работали на фанерном комбинате. Говоря коротко, в мои задачи входила всякая помощь по хозяйству – прибираться, стирать, готовить и т.д.

Специалисты жили в неблагоустроенном бараке, в котором не было водопровода. Барак стоял на площадке, где сегодня находится заводоуправление фанерного комбината, и воду приходилось носить на коромысле из речки. Многие прохожие сочувственно вздыхали, видя, как меня качает под тяжестью двух больших вёдер – а иные и помогали донести. Так я убедилась в доброте своих земляков: пускай немногословны, но их сердце отзывчиво к чужим тяготам.

Отсутствие хозяйственного опыта сыграло со мной злую шутку: когда хозяин приносил с реки улов рыбы, всякий раз на её мытьё я расходовала прорву воды. Не могла сообразить в ту пору, что речная рыба остаётся скользкой, сколько ни промывай.

Летом после 4-го класса меня приняли уборщицей в ремстройконтору, и не передать словами, как я была счастлива. Пускай зарплата невелика (115 рублей, при стоимости буханки хлеба на базаре 350-450 рублей) – зато дали рабочую хлебную карточку. До этого я получала как ребёнок по 300 граммов хлеба в день, а теперь стали выдавать полновесные 500 граммов.

Помимо прямых обязанностей по уборке, я в меру своего детского понимания старалась порадовать сотрудников конторы: бывало, наберу полевых цветов, найду ненужные бутылочки – и вот на рабочих столах стоит по свежему небольшому букету.

До сих пор удивительно, что после всех школьных и рабочих обязанностей ещё оставалось время досуга. Зимой мы со сверстниками, не дожидаясь участия взрослых, сами устраивали горки (а летом клумбы). Готовили самодеятельные концерты для соседей с округи. Бывали и отчаянные забавы – например, катание на санках по крутому Взвозу (подъём с улицы Подгорной на Володарского).

Военная нужда – хороший учитель в вопросах экономии. Каждый лоскут и щепка шли в дело. Тётя Мария (мамина старшая сестра) вместе с мужем и старшими детьми работала на спичечной фабрике. На правах сотрудников они могли выписывать с фабрики какое-то количество несортовых отходов, которые уже не годились для производства.

Договорились, что за этими отходами я буду ездить
в Первомайский – и по вечерам наша комната превращалась в мастерскую. Сами клеили коробки и наполняли относительно крепкими спичками, отобранными из вороха выбраковки. Хотя и хороший фабричный коробок спичек стоил в ту пору не огромных денег, но наш импровизированный товар на базаре можно было продать ещё дешевле – таким же горемыкам, которые в каждой мелочи искали возможность сэкономить.

Ещё один штрих олицетворяет для меня то время – ключи от комнат в нашем доме, висящие по-простому на гвоздиках у дверных косяков (на всеобщем обозрении). Такое было время, когда и скрывать друг от друга было нечего.

Чтоб не стала роковой доступная буханка

Недетская серьёзность моей старшей сестры Лиды выручала нас и в войну, и в последующие непростые годы. На дворе был ноябрь 1947-го, когда государство объявило об отмене жёсткой системы хлебных карточек. Пускай отпуск в одни руки был всё-таки ограничен, но после шести лет на карточной системе, когда хлеб считали граммами, мы этого часа ждали словно какой-то сказки. Даже в разговорах предвкушали, что наконец-то наедимся досыта.

Однако когда настал счастливый день, Лида строго проследила, чтобы те три буханки, которые мы смогли купить на семью, не были съедены разом: одну вручила утром, вторую после обеда, а третью уже поздним вечером.

Позднее мы поняли, что эта строгость была спасительной: немало было случаев, когда после долгого голодания человек вредил себе (вплоть до смертного исхода), наевшись сразу «от пуза».

В послевоенные годы Лиде под картошку выделили 8 соток земли за Трофимовкой, в районе кладбища. Нанять транспорт, чтобы увезти оттуда урожай, возможности не было. Вопрос решался с помощью ручной тележки, с которой мы делали несколько рейсов. Путь с Трофимовской окраины осложнялся тем, что ещё не было моста через речку на улице Вятской (в районе 40-го магазина). А овраг здесь довольно-таки крутой, поэтому с нашим грузом он преодолевался в несколько этапов:

– выложить мешки с картошкой из тачки,

– перенести пустую тачку через овраг,

– перетащить на спине мешки,

– на «городском» краю оврага снова загрузить мешки в тачку.

Однажды мы делали поздний рейс на пару с мамой. На улице уже сгустились сумерки, а у тачки, как на грех, сломалось колесо. Мама убежала за подмогой, а я осталась на месте поломки караулить наши мешки и тачку – посреди поля и окружающего леса, вдали от жилья. Страх, пережитый в тех потёмках, жив в памяти до сих пор.

В ногу с прогрессом – и себе в ущерб? Бывало и такое

Жизнь шла своим чередом. В 1951 году я окончила школу ФЗУ и пришла в скорняжный цех «Белки». Моя первая работа была – раскрой пластин из хребтов белки на манто. Не заставила себя ждать и общественная нагрузка: поскольку уже в школе ФЗУ я активно работала по комсомольской линии, то на фабрике вскоре возглавила комсомольскую организацию цеха.

То было время, когда предприятие, вместе со всей страной, оправилось от скудости военных лет. Настали годы масштабного технического переоснащения. На смену старым формам производства пришёл конвейер.

Мы, фабричная молодёжь, говорили друг другу так:

– Кому, как не нам, сейчас ратовать за всё новое и передовое?

Не смущало нас даже то, что новое и передовое подчас приводило к уменьшению личного заработка. Тем, кто далёк от мехового производства, эта ситуация может казаться странной, но коллеги-меховщики понимают, о чём тут речь. Допустим, я, имея 5-й (самый высокий) разряд скорняка-раскройщика, по своей инициативе встаю к началу конвейера – на процесс прорезки шкурок. А за эту работу установлена сдельная оплата самого низкого, 3-го разряда.

Поскольку этот пример был не единичный, то, скажу честно, в рядах старшего поколения не все нас поняли, и не все одобрили. Большинство недовольных ограничилось упрёками («Вам что, больше всех надо?»), но были и случаи неприкрытого вредительства. Однако мы в ответ не старались множить обиды – прекрасно понимали, как велика сила привычки, когда человек полжизни отработал по определённой схеме.

Из той непростой ситуации я вынесла убеждение: «Желая всем понравиться, добьёшься только одного – загонишь себя в тупик. Но если спокойно объяснить свою позицию и быть честным в своих поступках – уважение к тебе сохранят даже оппоненты». Так ступень за ступенью я осваивала науку работы с людьми.

Некабинетная работа

В 1956-м, после восьми лет работы в цехе, меня перевели в аппарат горкома комсомола, где я прошла путь до заведующей общим отделом. В силу каких-то штампов, которые укрепились в последние десятилетия, многим сегодня представляется, что эта работа была сугубо «кабинетная», состоящая из одних лишь совещаний. Но кто был свидетелем нашей работы – не дадут соврать, что за день мы порой нахаживали несколько десятков километров (случалось и пешком до подшефного колхоза сбегать, когда возникала такая необходимость).

22 февраля 1958 года (аккурат в день моего 25-летия) я вышла замуж за родственника своей одноклассницы,
с которым познакомилась на её дне рождения. Наши отношения до свадьбы развивались по традициям того немудрёного времени: Юрий дожидался меня у проходной, чтобы вечером проводить домой после второй смены,
и пока мы шли по тихим улицам, то в разговоре понемногу узнавали друг друга. Мой избранник всё больше мне нравился своим трудолюбием, спокойствием и добротой. Такими часто бывают люди, с детства узнавшие вкус горя – а Юрий повидал горя немало, оставшись сиротой в 10-летнем возрасте.

Многие говорят образно: мол, начинали свою семейную жизнь «с ложки». А у нас с Юрой фактически так и было. Для примера скажу, что в отсутствие другого материала первые пелёнки для дочери Тани я сшила из растюковочного материала, который удалось выписать с фабрики.

«Пост тысячи вопросов»

На дворе был декабрь 1963-го (и только пятый день после моего декретного отпуска с третьим ребёнком), когда меня избрали заместителем председателя фабкома.

Фабком – фабричный профсоюзный комитет – отвечал за решение всевозможных бытовых вопросов работника. Вспоминается пуск четырёхэтажного дома на Ленина, 102. Он пришёлся на период моего председательства, и я была в ответе за то, чтобы грамотно, по закону и по справедливости соотнести меж собой два потока:

а) Тех, кто стоит в начале очереди на получение жилья.

б) Тех, кто по различным причинам претендует на внеочередное переселение.

Немалых трудов стоило разобраться в каждой отдельной ситуации. Немало своих нервов потрачено… Но тот факт, что по итогам заселения не было в итоге ни одной жалобы, убедил меня в правильности выбранного подхода.

Очень непросто в ту пору было получить место в детском саду: рождаемость шла в рост, и фабрика при всём желании не успевала выстроить столько новых детсадов. Поскольку я сама была матерью троих детей, эти ситуации не давали мне покоя даже в ночи: бывало, смотришь в потолок и разбираешь варианты – кому и где лучше предоставить место.

После фабкома (уже во второй половине 60-х) я некоторое время руководила скорняжной лабораторией. Это был центр творческой мысли предприятия, где рождались новые модели. А в 1968-м скоропостижно скончалась директор ГПТУ № 11, и меня порекомендовали на эту должность.

Первым делом я честно сказала, что по собственным ощущениям – руководить таким учреждением мне рановато. Ведь мне только 35 лет, и на руках трое детей. Но когда настояли – спорить не стала, и в июле 1968-го была представлена коллективу училища.

Здесь одновременно обучались 500 будущих специалистов для двух предприятий (для швейной и меховой фабрики). Снова – необходимость вникать одновременно в самые разные вопросы – от учебного процесса до питания и гардероба учащихся.

Вдобавок к этому, как раз начиналась подготовка к строительству нового комплекса училища, что поставило перед нами ещё целый ряд непростых задач.

И снова учёба

В начале 70-х Союзмехпром решил создать на «Белке» новое структурное подразделение – учебно-курсовой комбинат. Мне предложили его возглавить. Опять делюсь с начальством сомнениями, по силам ли мне эта должность. И снова после всех доводов соглашаюсь – ещё не зная, что на этом месте проработаю 16 долгих лет, и отсюда буду выходить на пенсию.

И здесь работа шла по целому ряду направлений: конкурсы профмастерства (вплоть до всесоюзных); ежегодное трудовое обучение более тысячи слободских школьников ежегодно в цехах фабрики; работа над созданием музея фабрики, который открыл свои двери в 1975-м…

А с 1985 года к этому добавилось обучение иностранцев: на комбинате стала осваивать профессию меховщика молодёжь из Монголии и Вьетнама.

Полвека на орбите лагеря

Особая страница моей трудовой биографии – годы работы в пионерском лагере. Так сложилось, что это не какой-то узкий определённый отрезок времени, а летние периоды с начала 1950-х до конца 1990-х. Попробую объяснить, отчего так вышло.

Впервые я работала в лагере отрядной вожатой в 1951 году, будучи 18-летней выпускницей школы ФЗУ. А в 1970 году меня направили руководить лагерем «Меховщик».

Мне не забыть тот первый сезон. Принципы, которым я следовала на производстве и в профсоюзе, хотелось применить и к новой работе. А принципы эти были: делать всё качественно и лично вникать во все нюансы происходящего. Поэтому в первое время я буквально лишила себя сна: и ночью хотелось проверить, всё ли в лагере спокойно, и утром к 5.30 долг звал на кухню – убедиться, что завтрак приготовят к сроку. А там одно за другим начинаются мероприятия… Встав на весы в конце этого сезона, я увидела, что со своих обычных 48-50 кг похудела до 45-46 кг.

В период с 1970 по 1988 гг. я десять лет (с перерывами) руководила «Меховщиком». Все эти годы получалось так: выучишь себе преемника, передашь ему лагерь – а преемник, проработав от 1 до 4 сезонов, куда-либо переходит (или его заменяют), и вновь возвращают меня.

Чтобы меня правильно поняли, оговорюсь: успех и слава лагеря – достижение всего нашего большого коллектива, где даже рядовые сотрудники самоотверженно трудились чуть не круглые сутки. А были в числе сотрудников и просто выдающиеся земляки – композитор Гарри Цыпуков, старшая пионервожатая Раиса Князева...

О нововведениях того периода мы до сих пор с удовольствием вспоминаем, встречаясь с бывшими отдыхающими (которые тоже нынче вошли в возраст бабушек и дедушек). Например, 22 июня – в день начала Великой Отечественной  – воспитанников старших пяти отрядов будили в четыре часа утра. Причём делалось это позывными по радио
(в 1971-м лагерь был радиофицирован, включая все спальные комнаты). Дети тихо поднимались и шли строем со знаменем дружины, под барабанную дробь, в село Ильинское –
к памятнику погибшим воинам, где проходил митинг.

С этой традицией связано и очень горькое воспоминание: однажды приключилось такое, что один из вожатых не поднялся вместе с детьми в тот ранний час. Даже не было каких-то отговорок с его стороны (например, недомогание) – а просто «не хочу, и всё тут». Повторное приглашение – и снова отказ. Вернувшись с митинга, я срочно собрала педсовет и освободила его от обязанностей вожатого. А он, по-видимому, не ожидал таких серьёзных последствий – в итоге дошёл с жалобой до комитета комсомола (поскольку был членом ВЛКСМ фабрики). Однако я не изменила своему убеждению: «Не встав в такой особенный час во главе своих воспитанников, наставник одним махом перечеркнул в их глазах трагическую значимость памятной даты». Разделили и в комсомоле эту позицию. А вот получивший отставку вожатый так и не простил мне проявленной принципиальности – с тех пор ни разу не поздоровался при встрече.

Первопроходцы пятиразового питания

Пятиразовое питание в детском оздоровительном лагере – сегодня не в диковинку. Однако именно «Меховщик» ввёл эту практику первым в нашей области летом 1971-го.
Её необходимость я увидела в 1970-м, когда вникала в ритм жизни наших подопечных. Вот они отужинали в 19.30 – и к отбою, да на свежем-то воздухе, уже успевают проголодаться. Кто посмелей – идёт в столовую с вопросом, не осталось ли хлеба после ужина. Кто порасчётливей – уносят лишние ломоть-два с ужина, чтобы перед отбоем сгрызть их насухую (а следом, конечно, начинается хождение к бачку с водой, чтобы запить сухость).

Эти наблюдения я изложила директору фабрики Николаю Квакину, когда шла подготовка к лету 1971-го. Походатайствовала о выделении дополнительных средств из фонда предприятия – и вот у детей перед сном появилась возможность выпить стакан кефира (или «снежка») с белым хлебом. Новшество позволило ещё и перенести первый ужин на 30 минут раньше.

«Меховщик» начинался с неотапливаемых бараков (построены в предвоенные годы для проживания рабочих, которые добывали торф в Ильинско-Раковских болотах для отопления «Белки»). Но постепенно лагерь расширялся и благоустраивался. Что уж говорить про новый лагерь «Белочка» (подарок детям меховщиков к 100-летию фабрики). От спартанского быта «Меховщика» он отличался как день от ночи. Его торжественно открыли 17 июля 1993 года, и меня пригласили помочь в организации работы. Я согласилась – да и «застряла» там вновь на 4 года в роли заместителя директора…

На каждой новой должности я поступала, как велели партийная установка и своё чувство долга – «работать, насколько хватает сил и знаний». Сегодня, когда перелистываешь в памяти страницы прошлого, иногда одолевают сомнения: всё ли было сделано правильно? Но знаю точно, что мы были правы, когда не ставили деньги и личную выгоду на первое место. Благодаря этому в нашей жизни было всё – и трудности, и подлинное счастье.

Подготовка публикации – Владислав Никонов