Узнать подробнее...

г. Слободской, ул. Володарского, 45

Пока отец на фронте бил врага, у нас в тылу была своя война, где с голодом сражались на полях лишь бабы, старики и детвора

лишь месяц с небольшим остаётся до 75-летия Победы

несмотря на все форс-мажорные обстоятельства весны - 2020, в Центре имени Булатова (в Слободском на ул. Кирова, 27) продолжается подготовка сборника «Вместо детства – война»

в рамках этой работы записаны воспоминания ветерана меховой фабрики «Белка» Любови Дмитриевны Зыряновой

здесь фрагменты её рассказа приведены в газетной редакции

Любовь Дмитриевна Зырянова. 51-й год

Два снимка с интервалом в 67 лет: первый сделан в 1951 году, второй в 2018-м.

Любовь Дмитриевна Зырянова. 85 лет

Восемь детей бригадира

Моё детство пришлось на тот недолгий период в местной истории, когда зéмли к северу от Слободского были отдельным районом – Шестаковским. Там я родилась в сентябре 1933-го в деревне Чернопенье.

В укладе довоенной деревни новые советские традиции ещё соседствовали с дореволюционными. В каждой деревне был свой особо чтимый праздник из народно-церковного календаря. У нас в Чернопенье таким праздником считалось Яичное заговенье (воскресенье перед Петровым постом, который начинается через неделю после Троицы).

Уже незадолго до войны по нашей стороне прошла эпидемия сибирской язвы, оставив без коровы каждый второй двор. Пропала в тот год и наша бурёнка. На замен ей родители завели козу: пускай молока от козы немного, зато и животина неприхотливая, не требующая к себе большой заботы.

У своих родителей я была одна из восьми детей, и все мы постигали крестьянскую науку вперёд сверстников. Причина простая: отец работал в колхозе бригадиром и вёл утреннюю разнарядку – кому на какой участок идти работать.

Оставлять для родственников задачу полегче – бригадиру не по совести. Чтобы не получить упрёка за «использование должности для личной корысти», вариант был один – ставить своих ближних на самый работистый участок.

Третья война – роковая

Год рождения отца – 1897. Он из того поколения, которому выпала «двойная норма» военного лиха. Сначала ещё совсем юными сражались в Первую мировую и гражданскую, а потом уже в порядочном возрасте были призваны на Великую Отечественную.

Свою повестку папа получил в январе 1942-го, когда ему было 44 года. Осталась в чулане висеть его старая шинель с гражданской войны – из неказистого рыжего сукна, с нашитой на груди большой звездой из красной ткани. В мае того же года почтальон принёс извещение: «красноармеец Дмитрий Владимиров пропал без вести».

До конца войны, да и в первые годы после неё теплилась надежда:

– «Без вести» – ещё не значит погибший. Мало ли какая история могла выйти во фронтовой-то горячке…

Когда представлялся случай, мы делали запросы через военкомат и вели самостоятельные поиски – но больше, чем поведала скупая строка извещения, так и не узнали: «пропал без вести, дальнейшая судьба неизвестна».

Деревенский словарь

– Я и лошадь, я и бык, я и баба, и мужик, – так поколение наших матерей горько шутило в годы войны. Никакой бравады нет в этой присказке, а только констатация факта. Доводилось женщинам в тылу и тяжести ворочать, и впрягаться в плуг взамен лошади (в этом случае в упряжку их вставало по двое).

Несколько лошадей на колхозной конюшне всё же остались. Это были негодные для фронта «старички», и тянуть плуг по нашей жёсткой глинистой земле они тоже не могли, – но для бороны их силёнок ещё хватало. Тут и нас, младших ребят, привлекали к работе: вес у ребёнка самый подходящий, чтобы не надсадить старую конягу.

– …Вот только кабы не покалечились, упав с лошади под борону, – переживали за нас взрослые. И стали делать «добавочное крепление» – связывали маленьким наездникам ноги, пропустив запасные вожжи под лошадиным брюхом. Так и ехали мы по полю привязанные – никуда не денешься с лошади, даже если утром сморит сон, или под вечер от голода в голове помутнеет.

Начнёшь сегодня объяснять школьникам, из чего состояли наши деревенские будни – и оказывается, что половина слов им даже не знакома. Бывает, скажешь, что переворачивал сено на волочни, чтобы подвезти к зароду, – а они в ответ:

– На каком это, бабушка, языке ты сейчас сказала? И что такое «волочни», и что такое «зарод»?..

Думаю, что и слово «вага» большинству молодых читателей уже ни о чём не говорит. Вагой звался большой «лежачий» ворот, который через ремни и шестерёнки приводит в движение механизм колхозной молотилки.

Эту вагу тоже крутили лошади. Приложу к своим словам фотографию из интернета – так будет понятней. От себя добавлю, что и здесь наша ребячья работа заключалась в присмотре за лошадьми – понукать их по мере необходимости, чтобы шли по кругу ровно и не останавливались посреди смены.

Вага

Живот от травы пухнет, руки ломит от надсады, нередко и голову кружит от голода – а детская душа всё-таки просит какой-то забавы. Если выдался свободный час – ещё умудрялись, говоря нашим вятским языком, «подуреть», играя в прятки или в лапту. А случится на дворе непогода – лепим из глины зверюшек, сидя дома на кухне, или с помощью старших соорудим себе тряпичных кукол. Любую тяготу пересиливала эта неизбывная жажда радости!

Моё детское «везение» заключалось в том, что от нескольких старших сестёр осталось мне вдоволь одежды и школьных принадлежностей. Что всё не новое и видавшее виды – об том уж не было печали. Главное, что на всякий сезон имеется одна пара обуви, и есть платье наподобие форменного, портфель и учебники.

Жизнь совсем другая – мирная и городская

Мне шёл ещё только 14-й год, когда после 5-го класса школы я поступила в школу ФЗУ (фабрично-заводского ученичества) при фабрике «Белка». Произошло это в декабре 1946 года, и добавлю для понимания, что до той самой поры я даже не бывала в городе.

Городская жизнь в те годы тоже не была простой: ещё стояли многочасовые очереди за хлебом по карточкам, и мой «обед» на смене нередко сводился к ломтю хлеба, на который сверху я раскладывала самое дешёвое магазинское лакомство – горсть конфет-«подушечек» с мягкой начинкой.

Ещё на старый дореволюционный манер поутру над городом разносились фабричные гудки (не у каждого работника был в хозяйстве будильник).

Трудящийся народ легко отличал по звуку «свой» гудок, и тех гудков с каждого предприятия давали несколько – самый первый для тех, кто живёт на большом отдалении.

Своё первое городское пристанище я нашла у родственницы, которая жила в районе интерната. Городские автобусы в ту пору ходили редко и нерегулярно, и чтобы не рисковать, я в какую угодно погоду отправлялась на смену пешком.

Помню, что второй предварительный гудок «Белки» – за полчаса до начала смены – часто заставал меня в центре города, возле магазина со скруглённым крыльцом на углу Советской и Вятской (сейчас там магазин парфюмерии и товаров для дома, а в прежние десятилетия был хлебный).

Не помню, чтобы на работе я искала себе «званий и должностей». Но они, видать, искали меня сами: в нашем скорняжном цехе я стала бригадиром, а потом была избрана комсомольским секретарём.

Непросто работать с такой нагрузкой: чтобы всё успеть, где-то и недоспишь, а в другой день обедаешь «на бегу». Утешение для таких случаев всегда было наготове под рукой:

– Если сравнивать с прежней тыловой жизнью, разве это какая-то проблема!

В 1953 году в наш скорняжный цех вернулся после армии молодой слесарь. Пойдя в условленный день собирать комсомольские взносы, я услышала от своих подопечных: «С новенького-то не забудьте взять, – он тоже комсомолец».

Я смутилась:

– Если новенький, отчего я не вижу его фамилии в списке?

Спрашиваю незнакомца со всей суровостью:

– Отчего вы ещё не встали на учёт?

Кабы знать тогда, что обращаюсь к будущему мужу!

Леонид Зырянов
Леонид Зырянов на доармейском снимке 1950 года.

До поры симпатия Леонида (так звали молодого слесаря) не была очевидной. Когда однажды после комсомольского вечера он вызвался проводить нас с подругой Тамарой, я была уверена, что это сделано ради Тамары. Дойдя в компании до очередного перекрёстка, из вежливости придумала повод, чтобы свернуть в сторону – а Леонид в ответ: «Постой, Люба, я ведь иду тебя провожать!»

После года ухаживаний мы поженились, и уже взрослой замужней женщиной я пошла в вечернюю школу доучиваться: не хотелось дождаться упрёка, что «работает комсомольским секретарём, а у самой пять классов образования».

Памятные крошки

Есть одна привычка с военной поры, которая сохранилась у меня до сих пор. Что за будничным обедом, что за праздничным столом – не хватает духу смахнуть хлебные крошки в мусор. Механически так и тяну их ко рту, собрав в горсть. Кто посмотрит удивлённо, тому говорю:

– Не корите и не думайте плохого, что я так поступила ради какого-то «красивого жеста». Уж, видимо, не избыть мне эту привычку, когда в 1940-х несколько лет кряду высматривали мы эти крошечки на столешнице, будто клады на дне морском…

Уже несколько лет прошло, как нет со мной Леонида (совсем немного он не дожил до нашей Золотой свадьбы). Но и сегодня, собираясь семьёй 9 мая, ставим перед собой два портрета – моего папы и Лёниного, который в войну трудился в Кирове на военном заводе. Это зримое напоминание о цене Победы.

Хорошо, если и современная молодёжь найдёт себе пользу в наших рассказах. У каждого времени свои испытания, и всегда бывает важно верить в лучшее, пересиливать горе трудом и не сдаваться до победного.

Подготовка материала –
коллектив Центра патриотического воспитания
имени Григория Булатова (г. Слободской)

Подготовка публикации –
Дмитрий Лалетин, «Скат-Инфо Плюс»